Некрасов: карты во спасенье

И многие биографы осуждают до сих пор. Словно не понимают: не будь тех карточных выигрышей – не было бы ни стихов Некрасова, ни дерзких статей в журнале «Современник». Ничего бы не было, кроме безымянной могилки где-нибудь на Охтенском кладбище, где хоронили петербургских бедняков и где нашел бы последний приют никому не известный, умерший от голода молодой поэт Николай Некрасов.

А великий русский поэт Николай Алексеевич Некрасов похоронен на престижном Новодевичьем кладбище Санкт-Петербурга. И, хотя день был морозный, хоронила его толпа в несколько тысяч человек – его читателей и почитателей. Они боготворили его стихи, и большинство из них даже не ведало, что поэта-Некрасова от голодной смерти спас Некрасов-игрок.

Он родился в обедневшей дворянской семье. Обедневшей по вине деда, Сергея Некрасова, проигравшего в карты целое состояние. Потом Николай Алексеевич Некрасов не раз говорил, что фортуна – капризная дама! – втройне вернула внуку то, что отняла у деда.

Страсть к картам передавалась в этой семье по наследству. Но отцу будущего поэта играть было особо не на что, поэтому он «перекидывался по маленькой» с ближайшими соседями, приезжавшими к нему в имение поохотиться. И еще научил играть сыновей. Играть и охотиться. Больше ничего Алексей Сергеевич Некрасов не умел и не любил.

Поэтическую свою натуру Николай Алексеевич унаследовал от матери. Елена Андреевна была женщина добрая и светлая, а крепостные почитали ее как святую: она защищала их от сурового барина, она учила их детей и лечила захворавших. И воспитательницей она была талантливой. Первые свои поэтические творения Некрасов посвятил матери. Она поддерживала его в мечте стать поэтом... И юный Николай Некрасов не сомневался: это – его предназначение! Только вот не представлял он, как трудно придется на пути к высокой цели.

Дорогу в Петербург поэту оплатил отец. Николай Алексеевич обманул его, заявив, будто поступать станет в кадетский корпус. Но на самом деле пытался поступить на филологический факультет университета. А еще сразу издал за свой счет книгу «Мечты и звуки», которая не продавалась вообще. Да и в университет его не приняли. Но дороги домой ему уже не было... И юноша остался в столице – в надежде, что ему все же удастся взобраться на поэтический олимп.

В Петербурге Некрасов голодал – в буквальном смысле. Чтобы заработать гроши, он сочинял заметки во все газеты и театральные водевили для многочисленных нищих театриков, а когда становилось совсем плохо – шел Сенную площадь и работал писарем: за копейки или даже за ломоть хлеба писал письма и прошения за неграмотных крестьян... Позже он вспоминал: «Это было самое горькое время. Ровно 3 года я чувствовал себя каждый день голодным. Не раз доходило до того, что я отправлялся в один ресторан, где дозволялось читать газеты, даже если ничего и не спросил для себя. Возьмешь, бывало, газету, а сам пододвинешь к себе тарелку с хлебом и ешь».

Даже лютой зимой поэт ходил в тонком пальто. Ночевал в ночлежке среди бродяг или снимал угол на чердаке, среди нищих. И это – дворянин, выросший в собственном поместье, среди комфорта, в окружении слуг!

Погибнуть, как погибли сотни таких же, как он, молодых талантов, пытавшихся завоевать столицу, Некрасов не хотел: «Я дал себе слово не умереть на чердаке. Нет, – думал я, – будет и тех, которые погибли прежде меня, – я пробьюсь во что бы то ни стало. Лучше по Владимирке, чем околевать беспомощным, забытым всеми. Господи, сколько я работал. Уму непостижимо, сколько я работал: не преувеличу, если скажу, что в несколько лет исполнил до 200 листков журнальной работы!»

Но даже каторжная литературная работа давала денег ровно столько, чтобы не умереть с голоду, – ежедневно от голода и холода страдая! И Некрасов мечтал, отчаянно мечтал. И не только о том, чтобы стать поэтом и «глаголом жечь сердца людей». Он мечтал о деньгах, которые дадут ему свободу для творчества, которые спасут его от страданий и унижений. Он мечтал о миллионе рублей. Да, такая вот огромная по тем временам сумма, которая могла бы сразу дать ему все, в чем он нуждался.

И вот, дойдя до предела отчаяния, Николай Алексеевич вспомнил еще об одной науке, которую – помимо охотничьих навыков – преподал ему отец. Он вспомнил о карточной игре. Ведь отца и отцовских гостей он частенько в карты побивал... Так может, рискнуть?..

Мы не знаем точно, в каком грязном кабаке Некрасов играл в первый раз. Мы не знаем, что он поставил на кон: свое пальто или калоши? У него больше ничего и не было... Но мы можем предполагать, что он выиграл – и в первый раз, и во второй. И дальше – он выигрывал, выигрывал, выигрывал! Играл Николай Алексеевич Некрасов блестяще.

В его официальных биографиях пишут, что в 1842 году он сблизился с Белинским, начал писать стихи, не романтические, а социальные, прославился, постепенно возросли его гонорары и жизнь наладилась.

Но это только часть правды.

Да, его стихи о страданиях крепостных и городских бедняков понравились читающей публике, Некрасова стали печатать, и гонорары росли... Только вот к тому моменту, когда Некрасов сблизился с Белинским, он уже не бедствовал и не снимал на ночь жалкий угол на чердаке. Он снимал квартиру, прилично одевался, у него была прислуга... И досуг – для того чтобы писать свои надрывные остросоциальные стихи и поэмы.

Оплачивал пристойную жизнь и досуг Некрасов теми деньгами, которые выигрывал в карты. Винт, вист, безик, преферанс – в любой игре он был настоящим асом. Или, как говорили в те времена, мастером коммерческих игр. Разумеется, теперь он уже играл не в кабаках, а в игорных домах – серьезных и приличных заведениях.

Когда Николай Алексеевич был признан как выдающийся поэт, его приняли в престижный Английский клуб. И там он уже играл с самыми высокопоставленными людьми своего времени. Знакомства с ними – и игру! – он стал активно использовать, когда после смерти Белинского в 1848 году ему пришлось подключается к работе в литературно-критическом разделе знаменитого, еще Пушкиным основанного, журнала «Современник». Тогда журналом владел Петр Плетнев, и при нем издание едва не прогорело... Но Некрасову удалось перекупить «Современник» – и добиться его расцвета. Один из современников Некрасова писал, что «Некрасов вносил в издательское дело азарт игрока, в свою очередь, в самый разгар карточных турниров никогда не покидал его рассудок, который взвешивал с хладнокровием математического расчета все шансы выигрышей и проигрышей. Обыкновенно у нас считается аксиомой, что страсти омрачают рассудок; карточную же игру полагают такой гибельной страстью, которая более чем какая-либо другая отнимает у человека и волю и разум. Некрасов служил вопиющим опровержением этой аксиомы».

Некрасовский «Современник» пользовался невероятным успехом у просвещенной публики потому, что там печатались произведения дерзкие и почти что революционные – настолько революционные, насколько это вообще было возможно в суровые времена правления императора Николая I. Цензура свирепствовала, издания и книги изымались и уничтожались... Но «Современник» беда обходила стороной. Публика не знала, почему. Знали только самые близкие к Некрасову люди.

Дело в том, что Николай Алексеевич элементарно подкупал цензоров, с которыми был близко знаком по Английскому клубу. Если одним было достаточно дорогого подарка, то с другими приходилось действовать тоньше. Некрасов садился с ними за карточный стол. И – или проигрывал, причем изящнейшим образом, или – приглашал цензора играть «в доле», то есть разделить будущий выигрыш. Неизбежный выигрыш – ведь Николай Алексеевич проигрывал преимущественно тогда, когда хотел проиграть...

Сохранились документальные подтверждения его действий такого рода.

Один из влиятельнейших цензоров, член Главного управления по делам печати В.М. Лазаревский, с которым поэт также водил приятельские отношения, записал в своем в дневнике:

«У Еракова мы играли с Салтыковым в пикет. Подле сидел Некрасов. Было выпито. Некрасов предложил мне ни с того ни с сего:

– Хотите, Василий Матвеевич, я устрою у себя карточный вечер собственно для Вас?

Я расхохотался:

– Что я за игрок!

– Ну, хотите играть со мной вообще в доле? Для чего и вручите мне 1000 рублей.

Я отвечал, что если он имеет в виду, чтобы я не был при этом в проигрыше, так я, разумеется, на это не согласен, рисковать же тысячью рублями не вправе и не могу.

Он приставал ко мне раз пять-шесть с тем же предложением. Я отказал наотрез. Он затем уехал на игру.

– Что ему пришло в голову, – заметил я Салтыкову, – делать мне подобные предложения?

Замечательно, что Салтыков, вообще очень порядочный господин, заметил между прочим:

– Отчего это он мне никогда подобного не предложит? Я бы согласился».

Салтыков – это писатель Салтыков-Щедрин. Ему Некрасов не предлагал играть в доле, потому что ему это было совершенно не нужно. Ему нужно было умаслить цензора Лазаревского... Который, кстати, в конце концов на игру «в доле» согласился, приняв таким образом завуалированную взятку.

Вообще, казалось, фортуна просто влюбилась в Некрасова. «Современник», избавленный от цензуры, становился все популярнее и приносил большие доходы. На писателях Некрасов не экономил, платил очень солидные гонорары и, на свой страх и риск, давал авансы под залог будущих произведений. Но это окупалось: к нему шли лучшие писатели России!

Но, даже получая прибыль от журнала и огромные гонорары за свои собственные произведения, Некрасов продолжал играть. Выигрыши позволяли ему не тревожиться о возможном банкротстве «Современника», помогать родственникам и многочисленным малоимущим писателям, которые так и вились вокруг Николая Алексеевича. Он всегда был очень щедр, ведь он помнил, каково это было: пожертвовать всем ради возможности творить, — и не иметь этой самой возможности из-за бедности и попыток заработать на хлеб насущный! Николай Алексеевич Некрасов содержал братьев Добролюбовых и семью Чернышевского, открыл в Карабихе школу для крестьянских детей. В редакции «Современника» стояло большое зеркало с ящичками, в которые Некрасов клал большую часть выигрыша и откуда деньги мог взять любой из вхожих в редакцию людей, кто остро нуждался. Милостыню нищим Некрасов всегда подавал обильную.

Он вообще помогал людям – деньгами, жильем... И стихами. Ведь благодаря его стихам многие баре иначе увидели свое отношение к крепостным, смогли заглянуть в крестьянскую душу и осознали, что «холопы» – тоже люди и тоже способны любить, мечтать, страдать. Благодаря его стихам многие скучающие богатые дамы узнали, что в городах, где они живут, существует отчаянная нищета, и вдруг модным стало открывать приюты для бедных, для вдов, для сирот и для падших девушек, модным стало посещать бедняков и делать им подарки.

Знаменитая поговорка – что, дескать, кому везет в любви, тому не везет в игре, — в жизни Некрасова воплотилась, но с точностью до наоборот, ведь ему-то в игре везло! Зато не везло в любви. Роковая женщина Авдотья Панаева истерзала его сердце. Другой любви не было в его жизни. Были лишь многочисленные содержанки. Лишь в последние годы жизни счастье улыбнулось ему. Весной 1870 года в очередном «веселом доме» Николай Алексеевич Некрасов познакомился с двадцатитрехлетней Феклой Анисимовной Викторовой. Красавица, сирота, безграмотная, дочь полкового писаря, она продалась в заведение от бедности, от отчаяния и ужасно мучилась от постыдного своего положения... Сорокавосьмилетний Некрасов сначала пожалел ее и просто забрал к себе: в служанки. Потом он заболел – тяжело, с лихорадкой, бредом, — и благодарная Феклуша выхаживала поэта, не щадя своих сил, несколько ночей подряд не спала, хлопоча у его постели. А потом слегла – от переутомления. После выздоровления они вместе уехали в поместье, и там уже началась их любовь, их счастливая и такая недолгая любовь. Простонародное имя возлюбленной не нравилось Некрасову, он представлял ее знакомым Зинаидой Николаевной. А она была на все согласна, лишь бы он был доволен. А потом и фамилию сменила – когда они обвенчались. Некрасов тогда был уже смертельно болен, вокруг аналоя его водили под руки. После смерти мужа Зинаида Николаевна Некрасова надела траур и уже не снимала. Других мужчин в ее жизни уже не было.

Интересно, что Некрасов практически не писал об игроках, об игре и о картах. Только в черновиках можно найти несколько строчек, незаконченных обрывков, как, например, этот:

Мы еще игроков не видали.

Игроки интересный народ,

Но семейство их слишком велико,

Нужно время, чтоб их описать.

«Голубь», «Коршун», «Орало» и «Хныка»,

Так я типы их думал назвать.

И со временем каждым разрядом

Я отдельно займусь, а теперь

С нас довольно поверхностным взглядом

Их окинуть. Войдем в эту дверь...

...И на этом отрывок заканчивается. Так что читатели никогда, увы, не узнают, почему Некрасов решил так странно поименовать типы игроков, да и вообще – что думал .

VCPoker, WilliamhillpokerClub